Новое сочинение Владимира Дашкевича состоит из двух больших частей. Первая являет собой предупреждение человечеству о грядущей катастрофе, а вторая подсказывает выход из нее, отсылая к Девятой симфонии Бетховена, где венский классик создал архетип единства людей. Две мысли раскрываются в семи произведениях на тексты Шекспира, Гоголя, Маяковского, Тютчева, Мандельштама и Хлебникова. А еще вместе с Мандельштамом одним из соавторов текста выступил ученый Жан Батист Ламарк. В чем связь между столь разными, далекими друг от друга на первый взгляд авторами, рассказал сам композитор.
— О чем цикл?
— Этот цикл о катастрофе. Первый номер — это монолог шекспировского Гамлета «Быть или не быть?». Так сложилось, что режиссеры, которые ставили «Гамлета», и Козинцев, и Любимов, совершенно не обращали внимания на то, что у Шекспира он произносит свою речь в присутствии придворных, обращается к людям. Гамлету предлагают смириться со злом. И многие герои «Гамлета» действительно мирятся со злом: их разум превращает их в трусов, а решимость покончить со злом все время тает.
— В этом и заключается катастрофа?
— Не совсем. Дело в том, что Шекспир первым отметил, что государство как управляющая система накапливает в себе зло. А люди, вместо того чтобы это зло выбросить, сохраняют его в себе. Об этом говорит и Гамлет, что людям проще быть подлецами. Это устраивает всех вокруг, ведь сторона зла им уже хорошо знакома и привычна.
Важно понимать, что государство — это власть, регулятор. Оно посылает управляющий сигнал через инстанции, а народ, граждане — регулируемый объект, который отвечает сигналом обратной связи, говоря о своих жалобах, неприятностях и невзгодах. Государство не всегда реагирует на сигналы, и в результате образуется нарыв, в котором возникает агрессия, которая часто выливается на соседей. Государство в конце концов превращается в систему. Об этих бедах писали музыканты неоднократно, и французский ученый-биолог Жан Батист Ламарк в одном из своих трудов сказал, что «назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав непригодной для обитания всю планету». Бетховен в своей Девятой симфонии создает то, что позднее Карл Юнг назовет архетипом коллективного бессознательного, архетипом единства человечества. Композитор подсказал человечеству, по какому пути ему нужно идти. Эта тема есть и у Хлебникова в «Председателе земного шара». Он говорит, что надо заменить кровожадное государство научно построенным человечеством. И другого выхода нет.
Благодаря скорости обмена информацией мир стал маленьким и им теперь легко управлять. Но государство мешает планете, ведь оно построено по устаревшей схеме: требуется образ врага, деление на своих и чужих. Но это устаревшая система, все равно что ездить на трехколесном велосипеде по современным автомобильным магистралям. Зачем? Он свое отжил. На нашей маленькой планете есть три беды, с которыми можно справиться только объединив усилия. Это климат, война и голод. И Бетховен музыкально создал мощный архетип единства в Девятой симфонии, который человечество обязано воплотить в жизнь. Вот для этого и существует музыка.
— Если Бетховен подсказал людям выход из катастрофы, то ведь были и те, кто до него подавал сигналы о беде?
— Конечно. До конца XVIII века музыка была в большинстве своем мажорная или по крайней мере заканчивалась в мажоре, взять хотя бы Гайдна — 104 симфонии, почти все в мажоре. А вот у Моцарта есть Симфония №40 — минорная от начала и до конца, что для того времени редкость. Она и просигнализировала о переломе. И в XIX веке пошел обвал подобных сигналов, в музыке все чаще стал появляться минор. Но важно понимать, какое социальное влияние оказывает музыка на коллектив.
— Это связано с коллективным бессознательным?
— В том числе! Но об этом позже. Для того чтобы понять, как музыка влияла на первых людей, можно посмотреть на австралийских аборигенов, которые живут почти как первые люди. Они мало чем отличаются от первых людей по укладу жизни — шаманы такие же, охота такая же, огонь они добывают так же. Это пример начала эволюции. За ними наблюдают этнографы, которые рассказывают, что когда кто-то из племени совершает поступок, несовместимый с племенной моралью, шаман поет песню вуду, и на следующий день этот несчастный умирает. Причем этнографы упоминают, что провинившихся людей пытались спасти с помощью медиков, но не получалось. Такую «песню вуду» стали «петь» и композиторы, когда начали писать в миноре.
— А кто еще писал «песню вуду»? И почему так важна роль минора?
— В музыке минор в некоторой степени противоестественное явление. В природе минора нет, есть только мажор, это связано с обертонами — физика. Минор всегда является знаком человеческой ошибки, а потому люди, которые посчитали Симфонию №40 Моцарта замечательной музыкой, ничего не поняли. После Моцарта композиторы стали писать с финальным минором чаще. Потом была минорная фортепианная симфония-соната Шопена си-бемоль минор (в сонатах традиционно три части, но эта — исключение, в ней их 4, как в симфонии. — М.Ч.). Особенность этого произведения заключается не только в том, что там был знаменитый похоронный марш, а в том, что в четвертой ее части изображен ветер на безлюдной земле. Опять же никого из музыковедов это не взволновало, говорили о новаторстве Шопена, о красоте его музыки.
— Ощущается связь между цитатой Ламарка и финалом сонаты Шопена!
— Именно! После Шопена был Шуберт и его Симфония №8, которую называют «Неоконченной», что в корне неверно! Знаете, немцы очень не любят, когда им указывают на недостатки их истории. Как-то раз я с женой ездил в Берлин на машине, по пути мы увидели в Польше Освенцим, покрытый горой цветов, а потом мы ехали мимо Бухенвальда. А там ничего нет! Я спросил у немцев: «Почему так?», а они мне ответили: «Вы знаете, нам так тяжело на это смотреть, что мы все убрали». На этом месте теперь магазинчики. И венцы тоже не любят, когда их просят показать могилу Моцарта в Вене (композитор был похоронен в общей могиле, точное место захоронения Моцарта неизвестно до сих пор. — М.Ч.). Им стыдно. Так же стыдливо они называют Восьмую симфонию Шуберта «Неоконченной». Оказалось, что архива у Шуберта не было, он все раздавал своим друзьям. И когда занялись его творчеством и поиском его автографов, то нашли две части Симфонии №8 (традиционно в симфониях 4 части. — М.Ч.), а еще две обнаружены не были. Как композитор говорю: так ясно и четко написанные две части симфонии доказывают, что Шуберт свою мысль провел до конца, симфония не может быть неоконченной — это точно! Еще две части были дописаны, но скорее всего, пропали. Может, сгорели? Это одна из самых трагических симфоний, снова «песня вуду». Следующим был Брамс. Финал его Четвертой симфонии совершено четко определяет колоссальную, монументальную трагедию человечества.
— А в России кто-то из композиторов пел «песню вуду»?
— Чайковский в Шестой симфонии. Он сделал революционный поворот, поменяв местами медленную часть и финал, что показало приближение огромной трагедии. Потому что такой пронзительной драмы, как в финале этой симфонии, никто не писал. Композиторы были людьми начитанными и погруженными в контекст происходящего, Европа была без границ. И то, что писал Ламарк, доходило до многих, а если и не доходило дословно, то все равно грядущая эволюционная катастрофа ощущалась в воздухе. И если внимательно посмотреть на фразу Ламарка, то мы увидим, что он говорит об уничтожении человеческого рода. Настало время страшных потрясений.
— А как Ламарк отражен в вашем цикле?
— Мысль Ламарка была важна, потому что важно задуматься: что же такое произошло, что Ламарк в XIX веке, за 140 лет до создания атомной бомбы, сказал такие слова, почему? В цикле он связан с текстом Мандельштама, который ценил Ламарка и написал о нем стихотворение, особенное внимание прошу обратить на эти строки:
И от нас природа отступила
Так, как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в темные ножны.
И еще:
Он сказал: «Довольно полнозвучья,
Ты напрасно Моцарта любил,
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил».
— Ваш цикл — тоже «песня вуду»?
— Мой цикл связан с проблемой цивилизации, где управляющей системой является государство. Об этом же говорит и Шекспир в «Гамлете». Об этом же и Девятая симфония Бетховена, в которую он вшил четыре фазы эволюции, вершина которой — объединение человечества и создание принципиально новой формы управления. Музыка подчеркивает, что человек не создан для земли. Так было всегда. В период великого оледенения, когда все было покрыто коркой льда, какая-то неведомая мощная сила вытолкала первых людей из Африки, где им было тепло и комфортно. Они пошли на север осваивать новую землю. Им было очень тяжело: палеонтологи говорят, что это были дети, они не доживали до 14 лет. Питались травой, которая тогда была скрыта подо льдом. Холодно, есть нечего, а они все шли и шли. Им грозила гибель со всех сторон, но они все равно освоили новую землю! Потому что природа не хотела, чтобы человек жил в комфорте, и все время посылала его осваивать новые пространства. И следующий этап — это космос.
— Как музыка может помочь человеку выйти в космос?
— Дело в том, что музыку человек не изобрел, она жила в природе всегда — пение птиц, вой волков. Эти сигналы говорят о проблемах, чтобы коллективное сообщество, птицы или волки, знало об этих проблемах и реагировало, создавая какое-то коллективное решение. Опять вспоминаю Юнга, который назвал это коллективным бессознательным, которое умножает коллективные возможности. Пример — перелетные птицы, которые поодиночке не справятся с задачей улететь на юг, только коллективно. Музыка занимается тем же, только в более разработанном виде, ведь она же и есть информация о том, как строить коллективные решения. Но музыковеды, увы, ничего не знают об этом и о нейронауке. А ведь музыка подсказывает человеку, куда двигаться. Я прослеживал связь между музыкой и эволюцией и вот к какому выводу пришел. Все, что мы слышим — это музыка, обращенная не к человеку, а к его мозгу. Как говорит нейронаука, человек использует только 5% мощности своего мозга. А по расчетам одного математика, количество ассоциативных связей между нейронами, что определяет способность к мышлению, памяти, поведению, более чем число атомов во вселенной. Представляете масштаб? Мы не можем вообразить эту цифру! Гете писал: «Под каждым могильным камнем покоится вселенная». Но люди совершенно не контактируют со своим мозгом, пользуются ничтожной его частью. Это приводит к тому, что в последние два века люди перестали понимать, что такое музыка. Обсуждают ее стили, жанры, философские проблемы. Но у мозга все намного проще: он воспринимает только то, что ему нужно, не совершает лишней работы, заботясь о выживании человечества в целом. Мозг делит музыку на нужную и ненужную. Первую запоминает, вторую — отбрасывает. Классику мозг запоминает надолго, потому что она ему нужна для работы. Приведу пример: первая музыка, которую человек запомнил, — это тема «День гнева», Dies irae, которую сочинил неизвестный монах в XIII веке. Мелодия «Дня гнева» встречается у многих композиторов в сочинениях — Моцарта, Листа, Чайковского, Рахманинова и многих других. Но социально-нравственная сторона музыки сейчас мало кого волнует. Человек сегодняшний клипировал свой мозг, ему стала интересна ритмическая и однообразная музыка, танцевальная. Но мозгу она не нужна. Это привело к кризису в музыкальном мире — композиторы пишут незапоминающуюся и ненужную мозгу музыку.
