Но литературный календарь на 2025-й оказался настолько насыщенным, что ностальгия развеялась как дым. 230 лет — со дня рождения Рылеева и Грибоедова. 225 лет — Баратынскому. 205 — Афанасию Фету. 155 лет — Бунину (и Куприну), 140 — Велимиру Хлебникову, 145 — Блоку и Андрею Белому. 135 лет — Пастернаку, 130 — Багрицкому и Есенину. 115 лет назад родился Твардовский, 110 — Матусовский, 85 — Иосиф Бродский.
И если бы не исполнялось по 120 лет Василию Гроссману, прозаику и фронтовику, который, кстати, три года жил и трудился в нынешнем Донецке, и Михаилу Шолохову (в молодости работавшему в «Московском комсомольце», тогда называвшемся «Юношеской правдой»), впору было бы Год поэзии в России объявлять.
Но вернемся из будущего в настоящее. Проект «Лермонтов. Места силы» в 2024 году буквально охватил всю страну. Первую часть выставки показали в Пятигорске, вторую — в Тарханах, а заключительную — в Москве. Правда, если «силу» классику в столице дали, то «места» в символическом смысле лишили. Московский Дом-музей Михаила Юрьевича на Малой Молчановке значительными выставочными площадями не располагает, поэтому в ГМИРЛИ приняли соломоново решение: разместить третью часть «музейного сериала» в Доме Ильи Остроухова — географически в паре сотен метров от места, где Лермонтов жил со своей бабушкой Елизаветой Арсеньевой. Там, правда, музейные смотрительницы более «кусачие» и в целом атмосфера немного другая, но настоящей Встрече с Литературой ничего не помещает.
«Важен взгляд на Михаила Лермонтова из Москвы и Петербурга как локаций, где прошла самая напряженная, динамичная и плодотворная часть его жизненного пути» — это я цитирую организаторов выставки, которые в качестве ключа к «лермонтовскому космосу» дали стихотворение «Как часто пестрою толпою окружен». В этом поэтическом тексте слышится усталость поэта от столичных красавиц, светского блеска и суеты, которым он противопоставляет благородную патину «недавней старины».
Если разматывать этот клубок, станет понятен подбор экспонатов, в том числе показанные в первом из залов иллюстрации к драме в стихах «Маскарад» и предоставленная Пушкинским домом «Маскарадная книга», с которой Лермонтов пришел в Московское благородное собрание в 16 лет в костюме астролога. Иллюстрации к «Герою нашего времени» и картина Владимира Бехтеева «Сцена на балу» (к незавершенному роману «Княгиня Лиговская) — из того же набора.
При этом самые ценное, если брать живописный срез, — это два подлинника Михаила Врубеля, иллюстрировавшего поэму «Демон», картины и наброски самого Лермонтова («Курд», «Кавказский пейзаж», «Пейзаж с всадниками», «Эпизод из сражения при Валерике»). И обладающий такой канонической значимостью, что при виде его настоящие ценители должны падать в обморок, «Автопортрет» в кавказской бурке (1837–1838), являющийся самым узнаваемым изображением классика. (С ним по узнаваемости может тягаться разве что помещенный на развороте (фронтисписе) Лермонтовской энциклопедии портрет поэта в ментике лейб-гвардии Гусарского полка кисти К.А.Горбунова.)
А дальше головокружение только усиливается, потому что мы видим принадлежавшие Лермонтову нож для разрезания бумаг и машинку для обрезания перьев, журнал «Атеней» за 1830 год с первой публикацией стихотворения «Весна», подписанного анаграммой L. («Обморок»), оригинал учебного пособия «Латинско-российский лексикон» со списком учеников, №15 — Лермонтов…
На секунду мне показалось, что метрическая книга, на одной из страниц которой четко просматривается текст: «Юрий Петрович Лермонтов, жена его Мария Михайловна, у них сын Михаил», — это не мини-сенсация. Хотя бы потому, что в Государственном музее А.С.Пушкина выставлена метрическая книга церкви Богоявления в Елохове за 1799 год, когда «родился сын Александр. Крещен 8-го дня». Но на Пречистенке речь идет о муляже, а здесь — о ненадолго привезенном из Тарханов, но все же — оригинальном предмете.
Правда, представленные в стеклянной витрине написанные от руки ключевые произведения — «Молитва», «На смерть Пушкина», «Мцыри» и «Демон» (постоянное хранение — Пушкинский дом) — оказались не автографами, как можно было вообразить в самых смелых фантазиях, а читательскими списками, как я понял, первой половины XIX века. Но мы знаем, что подвергать солнечному свету листки бумаги, которых касалась рука поэта (даже если эти листки сшиты в тетради), ни в коем случае нельзя.
Единственный настоящий автограф, обнаруженный мной на выставке, и то по наводке куратора, — письмо двоюродному дяде П.И.Петрову, датированное 1 февраля 1838 года.
Да, это почерк Лермонтова, его сохраненное на столетия прикосновение, его мысль, преобразовавшаяся в борозды на бумаге, заполненные чернилами…
