Радикальное звено Московской консерватории с футуристическим названием ЦЭАМ (Центр электронной и акустической музыки) открыл в Рахманиновском зале мультимедийный фестиваль «Биомеханика». Он проводится уже во второй раз и является представительным форумом, демонстрирующим достижения экспериментальных жанров современного академического искусства. На концертах фестиваля можно познакомиться с авторами, которые позиционируют себя как адепты электроакустической музыки и мультимедиа.
Рахманиновский зал был почти полон. Что вселяло оптимизм, учитывая особенности эстетики мероприятия, как говорится, «не для всех». XXI век, получивший в наследство от ХХ-го музыкальный авангард в виде законсервированного, перенасыщенного стабилизаторами продукта, давно потерявшего натуральный вкус, цвет и запах, остро нуждается в апгрейде безнадежно устаревших форм. Все уже было — и атональность, и диссонансы, и сонористика, и конкретная музыка, и использование звуков сверла, отбойного молотка, перфоратора, бензиновых сваекрутов, не говоря уже о сваевертах, а также всевозможных шумов, которые способны выдавать динамики и акустические системы. Все эти приемы как назло были уже в хвост и гриву отработаны композиторами ХХ века. Но ведь и сегодня авторам, не умеющим и не желающим работать на традиционной музыкальной территории, хочется славы, простите, творчества. Как поступить?
Фестиваль «Биомеханика» отвечает на этот вопрос: надо взять все то, что «культура» прошлого уже освоила — шумы, бензопилы, ревущие динамики, перформансы, — и наложить их на новые возможности Интернета и видеоконтента. На авансцене Рахманиновского зала — длинный стол, на котором в ряд выстроены разнокалиберные настольные лампы — штук 20, не меньше. Четверо исполнителей «работают» с выключателями. Нажимая на них в разных довольно простеньких ритмах, они выстукивают нечто напоминающее степ. Лампочки зажигаются и гаснут, синхронизируясь со стуком. Это сочинение венгерского композитора Матьяна Веттля «Ноктюрн». Сам Веттль — лауреат композиторских конкурсов. «Ноктюрн», как было сказано с экрана студентом-теоретиком, представлявшим данный номер программы — его лучшее сочинение.
Следующий номер вызвал желание обратиться в какую-нибудь лигу защиты исполнителей авангардной музыки (есть ли она?). Это была российская премьера композиции датского автора Симона Лёфлера под названием «В» для трех исполнителей. Как пояснил комментатор (тоже студент-теоретик), название «В» (то есть латинская буква «бе») — не более чем повод для собственных ассоциаций. Для исполнения этой вещицы четырех милых юных ребят посадили на стулья и… внимание… пропустили через них статическое электричество. То есть, считайте, сидели дети на электрических стульях. Они дергались в конвульсиях, вызывая своими судорожными движениями адские электроакустические шумы и периодическое включение люминесцентных ламп… Вот уж действительно — б…
Пришла очередь немецкого авангарда. Сначала ударили «Караваном» Микаэля Байля, в котором выжившие после предыдущего номера юные герои-мученики переоделись в майки с рисунками «искусственного интеллекта» (об этом с экрана сообщил все тот же всезнайка-студент). Звуки были примерно теми же — всевозможные «пуки и хрюки» частотной наводки. Движение перформеров, транслирующиеся на экран в виде паттернов, были прикольными, хотя иной раз правая рука того или иного участника опасно вскидывалась в известное сомнительное приветствие… Короче говоря, кино и немцы.
Финал парада европейских шедевров завершился Шубертом. Исполнители, сидевшие на электрических стульях, стучавшие на выключателях и махавшие руками, на этот раз обросли музыкальными инструментами: фортепиано, кларнет, флейта, ударные… И зря: все те же шумы и долбежка особого исполнительского мастерства не требовали, что лишний раз свидетельствует: не все Шуберты одинаково полезны. Мультижанровое шоу под названием F1 с элементами домашнего видео и курортной анимации затрагивало актуальные европейские беды. Главный герой в ростовом карнавальном костюме — то ли панды, то ли крысы, то ли зайца — явно требовал от зала толерантности. Но вместо этого его преследовала виртуальная смерть, явившаяся по команде F1, по всей видимости, с востока. Признаться, сила произведения херра Шуберта оказалась слишком ошеломляющей для обозревателя «МК». Размышляя на тему актуального искусства, он вставил в уши наушники и включил бетховенский 111-й opus. В голове появилась мысль: «И почему это Ленин назвал музыку Бетховена нечеловеческой? Просто не слышал Ленин настоящей нечеловеческой музыки… А нам довелось…»
