Роль старшины Степана Матвеевича, исполненная Машковым, отнюдь не ключевая. Понятно, что «война — дело молодых» и юного лейтенанта, прибывшего в Брестскую крепость накануне 22 июня 1941 года и ставшего ее последним защитником, сам Машков сыграть не мог. Но мог же он как-то выпятить мудрость и жизненный опыт старшины и сделать так, чтобы мир спектакля вращался вокруг его персонажа. Признанному Мастеру в принципе нужно иметь большое мужество, чтобы уйти на второй план, выступив закадровым голосом, направляющей силой, наставником, кем угодно, но предоставив возможность быть первыми юным актерам.
Фронтовую пару возлюбленных у Машкова играют очень толковые ребята — 26-летний выпускник Театральной школы Табакова Владислав Миллер (кстати, лауреат Театральной премии «МК») и студентка 4-го курса того же учебного заведения Алена Морилова. Дотошные журналисты во время пресс-подхода пытались «утопить» Владислава каверзными вопросами типа «читали ли вы повесть Васильева или только сценарий?». На что юноша ответил, что прочел несколько раз, причем открыл для себя произведение, будучи школьником, когда и не мечтал воплотить образ Николая Плужникова на сцене.
Впервые напечатанное в журнале «Юность» в 1974-м, гениальное произведение Васильева неоднократно ставилось и экранизировалось в СССР, в спектакле Марка Захарова роль Плужникова исполнял Абдулов, в фильме Андрея Малюкова 1995 года «Я — русский солдат» — замечательный щепкинец Дмитрий Медведев («Грозовые ворота», «Штрафбат»). В спектакле Машкова и в большей степени в киноверсии 2025 года ослепшему бойцу, продержавшемуся до апреля 1942 года в подвалах крепости и гордо отказавшемуся назвать захватчикам свое имя и звание, явно придали черты Христа, чего не было в трактовке середины 90-х. Но в наши дни православное переосмысление образов советских героев стало трендом. И если киноистязание фашистами комсомолки Зои напоминает сцены из «Страстей Христовых» Гибсона, то почему Плужников, которому фашисты оказывают последние воинские почести, не может быть похожим на Сына Божьего, идущего на Голгофу? (Сравните слова бойца «крепость не сдалась, а истекла кровью, я — ее последняя капля» с литургическими словами «сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многи изливаемая».)
Спектакль Машкова и киноленту с Машковым можно было вообще не сравнивать, но это вынуждает делать жанр постановки, представляющей собой совмещение отдельных, достаточно «рваных» эпизодов, сыгранных на сцене, и отрывков из фильма, показанных на заднике сцены. Немного огорчило то, что многие ключевые события оказались по ту сторону спектакля, а не по эту. Да, в сравнении с киноиндустрией возможности театра ограничены, но пахнуло же жаром на зрителей спектакля в секунды, когда каратели заживо сожгли огнеметом тетю Христю (Яна Сексте). Почему же тогда выход героя из подвала — почти на 100% показали, Гитлера и Муссолини, приехавших в Брестскую крепость, — показали, попытку спасения беременной возлюбленной Плужникова, пытавшейся уйти из крепости вместе с пленными женщинами, разбирающими руины, и казнь Мирры показали?
Даже эффектные вылазки «подпольщиков» против врагов на сцене длились две минуты, так сказать, мотивационная часть, остальное — ролик.
Но принцип раздела повествования на потустороннюю и посюстороннюю половины я, кажется, разгадал. Там все батальное. Здесь — русский психологический театр, о котором говорил на встрече с прессой Машков. Если так, самое ценное, что есть в спектакле, — диалоги убежденного в личной правоте и коллективной правоте народа-победителя Плужникова с «сомневающимися» — будущим предателем Федорчуком (Евгений Миллер) и пограничником Денищиком (Никита Уфимцев). Получив приказ биться до последнего в первые дни вторжения нацистов, растерянный, казалось бы, брошенный Родиной пограничник спрашивал:
— Я не пешка, я понимать должен, для какой стратегии я тут по кирпичам ползаю. Кому они нужны?
Плужников ему возражал:
— Это наши кирпичи, наши! Под ними советские люди лежат. Товарищи наши лежат…
В отличие от труса Федорчука, далее по сюжету Володя Денищик пожертвовал собой ради спасения командира. И как раз в диалогах с ним Борис Васильев сформулировал дилемму разрушения городов, которые приходится освобождать порой страшной ценой. Да, 80 лет Победы — понятный повод для фронтового спектакля, но есть еще и СВО. И людям нужно объяснять, зачем России руины Угледара, Авдеевки или Дзержинска. Ответ искать не нужно, его нашим оппонентам полвека назад дал Борис Васильев. Я повторю: это наши кирпичи.
