Режиссер Хосе Луис Лопеа-Линарес, может быть, звезд с неба и не хватает, но он чувствует себя уверенно в жанре, который апробировал на документальном проекте «Босх. Сад снов», сделанном по заказу музея Прадо к 500-летию со дня смерти Иеронима Босха в дни его юбилейной выставки. В картине был также показал процесс реставрации «Сада земных наслаждений», а среди «говорящих голов» были интереснейшие личности - Орхан Памук, Салман Рушди и многие другие.
Новая картина «Тени Гойи» сделана примерно по тем же лекалам, но живое присутствие на экране 89-летнего классика - писателя, сценариста, знаток искусств и историка по первой профессии Жан-Клода Каррьера спасает традиционный биографический фильм от заурядности.
Сам Каррьер еще не знает, что это его последнее путешествие в любимую Испанию, но нам-то это известно, и это знание обостряет восприятие картины, которая становится своего рода прощанием с гением кинематографа. «Махи» - обнаженные и одетые. Каррьер долго смотрит на них, вступает с ними в разговор: «Я увидел вас впервые 50 лет назад, возможно больше. Я еще вернусь. Постараюсь. Спокойной вам ночи. И до скорого, надеюсь».
Каррьер умер 8 февраля 2021 года. Он прожил большую и славную жизнь, а на ее исходе попытался еще раз что-то важное понять в феномене Гойи, оказавшем сильное влияние и на своих последователей, и на выдающихся кинематографистов, в частности Луиса Бунюэля. Погружаясь в мир Гойи, путешествия по тем местам, где он родился и создавал свои шедевры, рассказчик вспоминает о своем коллеге и друге Луисе Бунюэле, с которым много лет работал, начиная с «Дневника Горничной». Он говорит о самых необычных вещах, например, о том, как физиология повлияла на личность художника, что отняла и дала Гойе его глухота.
Каррьер отправляется в дом, где Гойя родился, в его скромное жилище, где многое можно почувствовать и спустя столетия.
Жан-Клод Каррьер работал с Милошем Форманом на картине «Призраки Гойи» и уже тогда многое прочувствовал. Бытовые факты жизни художника, писавшего на заказ, приближенного к сильным мира сего (и судя по всему, такое положение его вполне устраивало) позволяют многое понять в его миропонимании. Его не носили на руках, не воспринимали как божество, наверное, до конца не осознавая, какого масштаба личность находится рядом. Это художник, которому можно заказать портрет. Все равно, что ремесленник.
Профессор Сорбонны, привлеченная в качестве эксперта для участия в фильме, считает, что Франсиско Гойя был доволен своей карьерой, тем, что был приближен ко двору. Обо всем этом можно теперь только предполагать. И каждый знаток строит гипотезы по повожу изображенного на его картинах, тех, кого он рисовал. И никто в точности не знает, как было на самом деле.
На одном знаменитом портрете Гойи изображена женщина, которая серьезно заболев, заказала ему ростовой портрет. Теперь он находится в собрании Лувра, размещен недалеко от «Джоконды», которую ежедневно штурмуют тысячи посетителей со всего мира. У картины Гойи столпотворения нет. Не каждый турист доходит до его шедевра. Портрет не входит в короткий туристический маршрут по Лувру, но от него невозможно уйти. Хранитель испанской живописи Лувра рассказывает о женщине, навеки запечатленной на картине.
У зрителя есть возможность рассмотреть на большом экране детали знаменитых работ, словно в микроскоп. Оказывается, исполняя заказ, Гойя не торговался за изображение женских ступней, а они у него прекрасны, но он поднимал цену, если заказчик настаивал на детальном изображении рук.
О Гойе говорит выдающийся испанский кинорежиссер Карлос Саура, снявший фильм «Гойя в Бордо», и который не так уж и давно приезжал в Москву на ММКФ. Он рассуждает о кинематографичности картин Гойи и произносит удивительную фразу о том, как важен Гойя для Испании в смысле постижения зверской сути насилия и войны.
Еще один оратор, едва ли не самый экзотичный, Джулиан Шнабель – американский режиссер и художник. Он появляется в невероятной белой рубахе с прорезями на груди и рассуждает о картине Гойи, хранящейся в Прадо. Сам при этом стоит на фоне гигантской авторской репродукции Гойи с изображением всадницы. Изготовлена она по особому заказу. Хоть и репродукция, но авторская. Как и Саура, Шнабель рассуждает о Гойе и кино, говорит, что он занимался не станковой живописью, а чем-то сродни киноэкрану.
Доктора у Гойи изображены в виде ослов. Очевидно, для этого были основания. Главный свидетель Испании, как называют Гойю в этом фильме, был глух. И это феноменально. И если вглядываться в людей, которые изображены на его картинах, то можно заметить, как они вглядываются в нас, чтобы лучше понять. Вывод - они глухие, как и написавший их Гойя.
Луис Бунюэль тоже был арагонцем, как и Гойя, и написал о нем сценарий, который так и не снял. Одно это их сближает, по мнению Каррьера. Как и то, что Бунюэль тоже оглох.
Глухим требуются усилия, чтобы многое понять. К такой гипотезе подводят нас эксперты. Оториноларинголог, крупный специалист по диагностике органов слуха Эктор Вальес рассуждает о том, как Гойя навсегда потерял слух и вступил в мир абсолютного безмолвия и тотальной глухоты. Его нашли лежащим на улице. Он не сразу пришел в себя, видел галлюцинации. С потерей слуха усугубилось его одиночество. «Его несчастье стало для нас благом» - это, конечно убийственный вывод.
О Гойе рассуждает даже астрофизик. Согласно его теории, великого художника завораживала идея преодоления возможностей света. Историк «прочитал» портрет герцогини Альбы с ее непропорциональным пальцем, ее жест через азбуку глухих. Были ли они с Гойей любовниками? Можно только гадать об этом, но явно, что он ею был увлечен. Герцогиня Альба была представительницей высшего общества, недосягаемого для художника. Гойя из фигуры далекого времени превращается практически в современника, обычного человека. Мы узнаем много бытовых подробностей о нем: чем жил, что и кого любил, куда ходил. К примеру, каждый понедельник он посещал корриду.
В съемках принимала участие и вдова Каррьера – писатель Нааль Таджадод-Каррьер, родившаяся в Иране. Жан-Клод говорит о ней в фильме: «Я живу с изгнанниками. Моя жена – иранка». К числу изгнанников он относит многих художников, включая оказавшегося в Мексике Бунюэля. По словам Нааль, ее муж считал, что быть похороненным в своей деревне – фантастическая привилегия. Гойю похоронили в Мадриде, там, где он создавал свои знаменитые росписи, в которых угадывается его собственное изображение. Его голова всюду, как скажет Каррьер.
Один пожилой господин рассматривает картины Гойи в лупу, а его жена располагается перед ними на складном стуле. О Гойе говорят и посетители его выставки в Базеле. Мультимедийная выставка художника, которую мы видим на экране, - собрание его увеличенных картин, по сути суррогат, производящий эффект ужаса. Но в похожее состояние ввергает и его живой натюрморт в Лувре, где баран с помутневшим глазом, словно бы смотрит на нас, лишний раз свидетельствуя хрупкости всего сущего.
