14 января столица простилась с актрисой театра и кино Евгенией Добровольской. Три точки на карте Москвы пунктиром обозначили завершающий отрезок ее биографии: МХТ им. Чехова, где прошла гражданская панихида, храм Святителя Николая на Трех горах, где состоялся обряд отпевания (событие менее «медийное», но крайне важное с точки зрения посмертной участи человеческой души). И, наконец, Троекуровское кладбище, где похоронили народную артистку России.
В 2024 году оборвалась жизнь многих российских звезд, в том числе принадлежавших к «золотому веку» советского кино. Но, например, блистательной Светлане Светличной пришли отдать последнюю дань единицы коллег и десятки зрителей, и даже число прощающихся с патриархом сцены Юрием Соломиным было сравнительно скромным. При этом сотни людей пришли к гробу Добровольской, заполнив собой все пространство: Основную сцену МХТ им. Чехова, где разместили родных и коллег, зрительный зал, а в финале «прощального аншлага» — чуть ли не весь Камергерский переулок, прилегающий к театру, где она служила три десятка лет.
Ну да, всех артистов вот так же выносят под овации в снег и дождь, также вывешивают траурные портреты, в большей или меньшей степени засыпают передний край сцены любимыми цветами (в случае с Добровольской — судя по всему, белыми розами, хотя Марк Розовский приехал с красным букетом, ломая трагический «тренд»). И каждого — таков жанр панихиды — оплакивают и называют его уход невосполнимой потерей для отечественной культуры.
Но проводы Добровольской в этом потоке все же стоят особняком — хотя бы потому, что они сразу мифологизировались. Накануне вечером в СМИ разогнали «сенсацию» — мол, Михаила Ефремова выпустят на день из мест заключения на похороны бывшей супруги. «МК» не составило труда выяснить, что приезд Ефремова не более чем слух. «Естественно, нет. Как вы себе это представляете? Они не родственники, развелись 25 лет назад. Человека из тюрьмы даже на похороны матери не отпускают», — сообщил нам анонимный источник, хорошо знакомый с ситуацией.
А вот еще пример пограничного — между жизнью и смертью — превращения человека в легенду. Партнер Евгении Добровольской Андрей Кузичев зачитал письмо французского режиссера Паскаля Рамбера, который работал с ними во МХАТе над спектаклем «Предел любви». Письмо поразительное — в нем говорится, что режиссер написал для Евгении пьесу, которую назвал «Актриса». По сюжету актриса, которая и должна была сыграть главную героиню, тяжело больна, она умирает, и театр провожает ее в последний путь...
Чего в этом больше — пророчества или предчувствия неизбежного — не совсем ясно. Но вот слова Паскаля: «Мы будем целовать тебя, идти за твоим гробом и шептать твое прекрасное имя».
Шептать и плакать — потому что плачущих зрителей было действительно очень много. Половина присутствующих слушали заупокойные речи с «влажными глазами», чуть менее десятка поклонников таланта Добровольской не пытались сдерживать слезы.
«Прощаемся с Женей, именно с Женей, а не с Евгенией Владимировной», — сказал в начале панихиды ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий. «Удивительная вещь, ее никто по имени и отчеству не называл! Она всегда была Женей (и в 60 лет)», — подтвердил актер, исполнитель главной роли в киноленте «Дурак» Артем Быстров.
Юлия Пересильд, несмотря на то, что она на двадцать лет моложе, называла покойную на «ты», и тоже, кстати, плакала. Плакали и Наталья Бочкарева, и Ирина Пегова. И все время повторялось — «наша Женя» и бесконечные ласковые производные от имени.
Вячеслав Невинный-младший назвал Добровольскую «летящей девочкой». Вернувшись во времена первых ее выходов на сцену, в том числе в образе Джульетты, сын Невинного признался, что благодаря Евгении понял, что театр — «место, где летают волшебные девочки невероятной красоты».
Еще один лейтмотив выступлений — слова о жизнелюбии.
«Она хотела жить, она боролась до последнего. Врачи все делали, чтобы ее спасти» (Золотовицкий).
«Меня поразило, как она существовала в последний год — такой пример мужества! Она говорила: «Я умираю, это теперь моя жизнь» (подруга Евгении, режиссер и актриса Марина Брусникина).
«Сцена очень любила Женю, и Женя очень любила сцену. Мощная, сильная, очень яркая, очень хрупкая. С юного возраста она стала заметной. С ней хотели и мечтали работать, в нее бесконечно влюблялись, от нее невозможно было оторвать глаз. Она работала с выдающимися актерами. Смоктуновский, Евстигнеев, великие имена признавали в ней большой талант. Она была жадная до ролей — это самая лучшая жадность в мире» (Игорь Верник).
Среди великих, открывших миллионам людей Добровольскую, назывались также Олег Ефремов и Павел Чухрай. Спецпредставитель президента по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой назвал дебютное появление Евгении в «Клетке для канареек» 1983 года оглушительным успехом. А сам Чухрай, приехавший в МХТ, рассказал, что судьба случайно свела его с будущей звездой.
— У нас не было главной героини, а надо было уже уезжать в экспедицию. Я должен был определиться. Были какие-то претендентки, но ничего не получалось. Подошла ассистентка по актерам и говорит, мол, тут незапланированная девочка подошла. Я решил посмотреть к концу смены... И через десять минут понял: я нашел, что искал.
Добровольская тоже нашла, что искала — потому что вышла замуж за игравшего в «Канарейках» Вячеслава Баранова и получила всесоюзную известность, увидев объявление о «кастинге» в газете, опоздав на пробы и отважившись перелезть через забор, чтобы все-таки на них попасть.
Все речи — даже от самых именитых коллег — процитировать невозможно. Но, кажется, самое главное произнес Авангард Леонтьев.
— Семье Жени удалось так замечательно себя вести весь этот год, что в «желтых» СМИ о ней не появлялось ничего. Я благодарю за это родных, близких, врачей и медицинский персонал учреждений, где она лечилась. Никаких утечек... (о состоянии здоровья они не допустили — И.В.). Так же удалось сделать семье Насти Заворотнюк, царствие ей небесное.
Благодарил детей, а точнее, пытался утешить, и Юрий Стоянов. Достигший возраста мудрости артист призвал помнить бесспорную истину.
— Там (указывает на гроб) находится тело Жени, сама Женя здесь (показывает на сердце). Если бы протокол траурных церемоний допускал овации, они бы в эту минуту прозвучали.
