Претензии к КГБ
Мой тесть… Ничего не имею против своего тестя. Имею против КГБ. Каждый год мой тесть ездил отдыхать в Молдавию. Почему он туда ездил? Нашим органам взять бы да поинтересоваться. Почему директор магазина «Колбасы» каждый год ездит в Молдавию? А он ведь скупал золотишко — монеты царской чеканки, часы, портсигары. Нынешнее золото — дрянь. В нем примесей для веса больше, чем самого золота. А царское — чистое. И он его скупал килограммами и ездил в Молдавию. А его брат жил сначала в Греции, потому что женился на гречанке, но переехал в Румынию. Зачем переехал? Из европеизированной Греции в нищую советскую колонию? Нашим компетентным органам взять бы да задуматься: почему гражданин СССР сменяет страны проживания? Сперва выбрал капиталистическую, потом опять социалистическую... А дело в том, что в Румынии тем, у кого родственники в Молдавии, позволено безвизовое посещение этих самых родственников. И брат моего тестя приезжал в Молдавию. По липовой, скорее всего, а может, и настоящей справке. И забирал золото. Когда братья накопили достаточно, мой тесть слинял в Израиль, открыл там продуктовый магазин. А потом в Штаты.
Его брат, между прочим, до того, как перебрался в Грецию и Румынию, был начальником поезда Москва–Батуми. Денег — тьма, в каждом кармане — по в-о-от такой пачке. Проводники ему отстегивали, несли. Фруктов — завались. Мешками. Дома гнили. И персики, и мандарины. В любое время года. Нашим органам взять бы да поинтересоваться: откуда столько фруктов?
Петр Петрович
Мужик преотличнейший. Все, кто бывал в его доме, пользовались его добротой. Бывало, попадешь в милицию после драки или ресторана, начинают составлять протокол, а ты будто невзначай назовешь его фамилию и ждешь… Милиционер сперва задумается, потом спросит: «А какой твой домашний телефон?» И ты свой телефон назовешь, а заодно и его небрежно так приплетешь. Тут они рвут протокол, журят тебя, отпускают… А Петр Петрович, когда очередной раз к нему в гости нагрянешь, качает головой: «Что-то много безобразников, шляющихся по ресторанам, появилось…»
Почему позволено дербанить?
Тридцать тысяч украли, сто сорок тысяч зажилили... Смешно слушать. Все, что рассказывают о злоупотреблениях, — ерунда. Разве только допустить: с телеэкрана и в газетах или с высокой трибуны о другом, том, что покрупнее и повесомее, распространяться нельзя. Не разрешено. Поэтому миллионной доли того, что происходило и происходит, никто не знает, официальные отчеты правды не отражают. Расскажу, с чем сталкивался сам. По мелочевке. Он, когда я пришел фотографировать открытие Музея дружбы народов, предложил: «Продай мне слайды по двадцать рублей за штуку. Тысячу штук можешь организовать? Половина денег тебе, половина — мне». Я спросил: «Что за слайды нужны?» Он сказал «Любые». Я колебался. Все-таки жаль денег, которые отпущены государством на музей. Но просочилось: другие фотографы не брезгуют. И я стал сбывать слайды. Я — профессиональный фотограф, делаю такие снимки, какие надо. Когда не было своих, покупал в магазине серии чужих: например, «В.И.Ленин в Разливе в 1917 году» — по рубль двадцать пять за пять штук и сдавал ему по двадцать рублей штука. Заработал тридцать тысяч постыдных денег.
Почему система позволяет дербанить казну беспрепятственно и безнаказанно? Какой рачительный хозяин допустит такое? Дальше — больше. Он захотел стать министром культуры, а местные власти не хотели его назначать. Тогда он объявил сотрудникам музея, что договорился о строительстве кооперативного дома, с жильем было туго, все обрадовались, собрал первый взнос — сто сорок тысяч и поехал в Москву. Вернулся с назначением. Ничего, естественно, не построил, ему слова никто не сказал.
Русский стриптиз
Бывал я на нудистских пляжах. Пересиливал себя, раздевался, как все они. Но испытывал только стеснение. Листал порнографические журналы. Но не получал удовольствия. Такое обнажение — не в нашем, не в русском стиле. Для тех, кто привык к теплому климату, для негров и негритянок, которые трясут своими сиськами, — это, возможно, естественно. Или для египтян и евреев. Но не для наших морозов. Для европейцев — тоже приемлемо. Потому что у них мягкий континентальный климат и демократический режим, им нечего опасаться за телеса. А у нас — телу нельзя оставаться без защиты — хотя бы даже такой слабой и ненадежной, как одежда. Попробуй обнажись и расслабься — мигом окоченеешь. Нет, русское обнажение — другого свойства. На кухне, за рюмкой — излить душу, нутро свое обнажить. Вот — русский стриптиз.
Темной ночкой
Невыносимо скучно в Европе. Размеренно, степенно. Не напьется никто, драки не учинит. Тут тебе не родина. У нас: чуть стемнеет — ховайся, иначе убьют или отметелят. А здесь… Лет семь назад приехал в эти благословенные пенаты, провернул дельце, повстречался с дамой, обеспечившей благополучный исход сделки, отдал ей ее долю, мне остались девять тысяч. Огроменная сумма. Дело к вечеру, темно. Иду в отель. Навстречу трое. У нас, если встретил троих темной ночкой, жди худшего. И отлупят, и деньги отнимут. Хорошо, если не убьют. Я к стене прижался…. А они, проходя мимо и видя мой страх, извинились, раскланялись, им неловко стало, что меня напугали. Я бы на их месте шанс не упустил.
Экскурсанты
Серьезные солидные люди. Поехали на экскурсию. На выходные. В посольском автобусе. Гостиницу заранее забронировали. А он что вытворил? Учудил. За ужином рассказал, что потребовал от хозяйки отеля Библию на русском в свой номер. И ему якобы принесли. А он еще и для жены потребовал вторую, якобы по правилам какого-то международного церковного совета. К рассказу прибавил, что две эти Библии с собой заберет: де согласно тем же правилам того же международного церковного совета религиозную литературу брать с собой не возбраняется. Провокатор! И вот садится утром наличный состав посольства в автобус, чтобы ехать из гостиницы, но выбегает хозяин отеля и кричит, что из всех номеров пропали Библии и молитвенники. Оконфузил врун уважаемых людей. А потом опять врал, что обе эти книги увез-таки с собой.
Взятка
На чем я сломался? Девчонка эта, совсем соплюха, сказала: «Спасибо». И протягивает в полиэтиленовом пакете бутылку коньяка: этикетка сквозь стенку просвечивает. Я говорю: «Пошла отсюда! И не смей больше таких вещей делать». Она ушла. Через полчаса выхожу из кабинета, бутылка под дверью. Удивительно, никто не увидел и не выпил! Позвал приятеля, чтоб с ним позор разделить.
Весь вечер меня Валька пилила. А утром будит и говорит: женский голос тебя. Подхожу к телефону. Мать той девчонки. Говорит строго: «Вы можете подъехать через час к метро?» — «Могу», — отвечаю. А сам думаю: пощечину влепит или отчитает. Для поддержки взял Вальку. И вот стоим, идет эта баба. Подошла, ни слова не говоря протянула такой же пакет, как ее дочка, только туго набитый. Повернулась и отчалила. Я говорю: «Надо ее догнать и вернуть». Валька говорит: «Немедленно так и сделай». И я побежал. Но тут Валька кричит: «Постой! Давай все же посмотрим, что внутри». Заглянули. Там в коробке коньяк французский. Одеколон мужской. И духи дамские, французские. А я никогда Вальке духов не дарил. Не было у нее французских духов. Ну и не стали догонять и возвращать.
Пульверизаторы
У меня ни единой собственной мысли. Да они и не нужны. Зачем? Загромождать башку? Полным-полно давно существующих, устоявшихся, проверенных, высказанных другими авторитетных, принадлежащих всем и никому, формулировок на все случаи жизни, бери — не хочу в личное пользование, напрокат, в долговременную или краткосрочную аренду.
Мне достаточно услышать обрывок разговора, прочитать в смартфоне новостную строку, глянуть на телеэкран или уловить реплику радиоэфира — чтобы на должном уровне поддержать беседу с сослуживцами и приятелями, согласиться с начальником, поспорить с лояльными и нелояльными оппонентами, разнести их в пух или развить в дружеском застолье смутную концепцию, базирующуюся на огрызках чужих аргументов. Подхваченные крохи чужих словес и ошибочных или справедливых мнений, суждений, завиральностей я с сознанием полной свой правоты вплетаю в задолго до меня вытканный рисунок, упрочиваю и усугубляю его контрастность и яркость, делаю ненужным и невозможным шитье по чистому полю. Подозреваю, остальные говоруны балаболят аналогично, по накатанному лекалу. Экономия умственной и эмоциональной энергии тем паче необходима, поскольку растрачиваться попусту на создание альтернативной масштабной красочной панорамы неумно и нерационально, влиять ни на что ни мне, ни моей ровне исторически не дано: повторяльщикам низового звена, таким, как я, искони отведена роль популяризаторов-пульверизаторов, распылителей озарений тех светочей, которым поручено и доверено изрекать, вещать, диктовать, устанавливать правила, влиять, узурпировать, определять: что можно, чего нельзя, они выплевывают, а свыше оплеванные подхватывают, дожевывают, пуляют дальше. Нелепо вообразить, будто на стадионе главные персонажи — игроки или судьи со свистком и флажками, и уж точно не орущая орава болельщиков, а учрежденные века назад правила и традиции, их блюдут сообща.
