Организаторы проекта «Я так близко от вас…» сознательно отобрали из фондов предметы и артефакты, от которых буквально веет смертью. Впрочем, Белый никогда ее не боялся и не страшился поэтически проговаривать. В 1908 году в одноименном стихотворении «Смерть» он написал: «Ты — вот, ты — юн, ты — молод,/Ты — муж… Тебя уж нет:/Ты — был: и канул в холод,/В немую бездну лет». Кануть в эту пугающую бездну ему пришлось через четверть века.
Смысловым центром выставки стоит признать посмертную маску Андрея Белого, правда, это копия с оригинала, выполненного С.Д.Меркуловым в январе 1934 года. Зато подлинники — многочисленные рисунки и карандашные наброски с маски и собственно с прощания и похорон за авторством художников Меера Аксельрода, Георгия Ечеистова и других. Благодаря им и фотографиям отдельных авторов и «горкома писателей» поэта в гробу посетители видят многократно в деталях. В чем-то внимание к его такому состоянию даже излишнее, все-таки Белый — не Ленин или другой вождь СССР.
Но детальность другому смысловому пласту не помешала — остается приветствовать полноту представленных некрологов у нас и за рубежом: в «L'Italia Letteraria», «Литературной газете», «Известиях», «Вечерней Москве» и «Литературном Ленинграде» (сразу подумалось об «МК», но наша газета с 1931-го по 1939 год не издавалась). Размещенные в рамках вырезки не только документируют эпоху со 100%-ной точностью, но фиксируют тогдашний стиль, состояние языка и принятое написание слов.
Читаем: «Оргкомитет Союза Советских Писателей (с больших букв!) с глубокой скорбью извещает о смерти Андрея Белого (в скобках даны паспортные фамилия и имя поэта — Борис Николаевич Бугаев)». И далее: «Гражданская панихида состоится (там то и тогда то). Доступ к телу 9 января с 4–10 вечера. Также о дне кремации будет об'явлено (с апострофом, да!) особо».
«Андрей Белый мог бы показаться принадлежащим к той интеллигентской прослойке, которой не по пути с революцией», но «сейчас же Октябрьской революции… детально определил свои политические взгляды, заняв место по нашу сторону баррикад» — это уже цитаты из повествовательной части прощальной статьи, подписанной Борисом Пильняком, Борисом Пастернаком и Григорием Санниковым.
Но пойдем дальше.
Болезнь, пребывание в больнице и трагический финал описаны тоже весьма детально — представлены рецепт для инъекций из Первой московской клинической больницы (датированный 30 декабря 1933 года), архивный снимок корпусов I медицинского института, где, собственно, умер Белый. А также такие трагические документы, как прошение в Союз писателей о выдаче хлебной карточки вдове Андрея Белого — Клавдии Николаевне Бугаевой. В 2024 году, когда даже на минимальную зарплату можно купить примерно 800 «социальных» буханок хлеба (то есть где-то 400 кг), трудно представить, какой ценностью, решающей, кому жить, а кому умирать от голода, как Марине Цветаевой, обладал этот клочок бумаги.
А самый страшный артефакт — прошение (опять-таки в Оргкомитет СП) от близкого друга поэта Петра Зайцева «с просьбой об оплате расходов, произведенных во время болезни и похорон Андрея Белого». Правая часть бумаги повреждена и указанные цифры не читаются, так что сложно понять, сколько было отдано служащим морга, катафальщикам похоронного бюро, могильщику (ФИО неразборчиво) за насыпь холма, а также декабрьский «счет» за поездки на такси к докторам.
Но итог прописью «всего сто пятьдесят пять рублей» угадывается без разночтений. Напомню, что, по свидетельству французского прозаика Андре Жида, в 1934 году средняя зарплата рабочего в СССР составляла 180 рублей — и это была унизительно маленькая «получка». Но на проводы в последний путь классика русской поэзии потратили (конкретно Зайцев, а не всего) еще меньше «трудовых» и «народных» рублей.
Знакомство с данной реальностью дает такое ощущение тлена, что декаденты и их последователи позавидовали бы. Перед скупостью мира отступает величие наследия, оставленного Белым, принадлежавшие ему вещи, заботливо сохраненные музейщиками. Да, я понимаю, что он держал в руках этот портсигар, этот мундштук, эти крохотные, с детский пальчик, карандаши, создавал свои великие произведения конкретно этим пером, что эскизы обложек к прижизненным и посмертным книгам уникальны, что автограф поэтического посвящения Мандельштама Белому не имеет цены. Но все заслоняют буханка черного хлеба и другие более «лакомые» блага, которые чиновники от литературы сталинского времени распределяли между своими, охраняя мир пайков от «чуждых элементов».
