Да я только что вошла в дом. Мы разошлись два часа назад, все было спокойно. - говорит мне, опешив помощница худрука Сатиры Сергея Газарова милейшая Анна. И замолкает, не веря в случившееся.
Но случилось. Беда. Настоящая. Не только для театра Сатиры, для всех - коллег Александра Анатольевича, для режиссеров. Что и говорить о публике, которая его обожала. Это тот редкий случай, когда даже заскорузлые антисемиты смотрели на него и слушали, а потом цитировали - его героев из фильмов, где у Ширвиндта в общем-то и не было больших судьбоносных ролей - ну друг по баньке, бабник, ну кто ещё? Да, красавчик тенор в комедии 50-ых, забыла название.
Но театр его любил. И педагогика выбрала его рано-рано, когда он учился ещё на четвёртом курсе, а уже вёл занятия по фехтованию. А потом стал делать со студентами отрывки. А студентки влюблялись в него, лишались чувств под его волооким взором. Он же перед ними крутил обручальное кольцо на пальце демонстративно - девчонки, мол, и не рассчитывайте на взаимность.
Одна жена - Тата, она же Наталья Николаевна, архитектор, красавица, посвятившая ему жизнь. Знала ему цену. Увлекалась фотографией, когда никакой цифры и в помине не было - снимала его, до последнего снимала на подмосковной даче, где они жили последнее время. Ему нужен был свежий воздух - стенд на сердце меняли, «тело ремонтировали», - смеялся он.
«Наталья Николаевна, как там наш А. А.? - спрашивала я ее по WhatsApp. «Ничего, слаб ещё, но собирается играть», - отвечала она и присылала какую-нибудь его очередную фоточку или шуточку.
Ну да, папа Шура (так звали его ученики) - король шутки, остряк сначала Всесоюзного, до Перестроечного масштаба, а потом уже на все времена. Остроумец от слова ум - так сканировать действительность, родимые пятна нашей ментальности, людей, власть - мог только он. Скажет не в бровь, а в глаз, и получалось глубоко, но не обидно и главное не зло.
Не люблю злых и жадных, - сказал он мне при первой встрече много лет назад, и я это запомнила на всю жизнь. И каждый раз глядя на него в кабинете ли худрука, а потом Почетного президента, или за общим столом с выпивкой/закуской, который он вёл как дирижёр-виртуоз, я убеждалась в этом - злобой людской он … Он ее не ненавидел даже, он просто ей брезговал. Как брезгуют нехорошей и некрасивой пищей, грязной одеждой… Аристократ слова и духа, вальяжный господин, он на самом деле был настоящим человеком театра. До мозга костей. И никогда не суетился насчёт ролей, ждал, что найдут. И они находили - его граф Альмавива в «Фигаро», его Бобчинский или Добчинский в «Ревизоре», да сколько их было в ярком ансамбле Сатиры.
Той самой Сатиры, куда нельзя было попасть - билетов ни за какие деньги не достать. Где служили великие артисты, и он был среди них. А потом он остался один. Как перст, и стал синонимом этого театра на Садовой Триумфальной. Ширвиндт - это Сатира. Сатира - это Ширвиндт. Уже не было его друзей - Андрея Миронова, потерявшего сознания на спектакле в Риге и подхваченного руками именно Ширвиндта. Нет Михаила Державина - верного партнера и спутника их великолепного дуэта. Нет Ольги Аросевой, Спартака Мишулина, Менглета, Ткачука… Боже, они уходили на его глазах, а он хоронил, говорил речи, искренние, от сердца, ибо умел ценить талант и честные отношения. Что в театре большая редкость.
В августе внезапно ушла из жизни Вера Васильева, которую он всегда называл Верочкой и опекал, хотя был моложе ее. Когда хоронили Веру Кузьминичну, с ним что-то произошло на сцене. Впервые я видела растерянного папу Шуру на сцен, у микрофона. Он как будто что-то потерял и искал. Внутренняя паника, не свойственная этому человеку, на какое то мгновение овладела им. Но он справился. Предчувствовали ли он что-то? Заглянул ли он в эту бездну, куда отправлялась его партнерша Верочка? Почувствовал ли, что сам оказался на краю? Как знать… И имеет ли это теперь хоть какое-то значение, если он сегодня вечером шагнул туда, за своими.
«Наши все на Ваганьковском» , - его любимая шутка. Теперь он, наверное, упокоится там, рядом с ними - с Андрюшкой (Мироновым), Гришкой (Гориным), Мишкой (Державиным). А вот его Марик (Захаров) на Новодевичьем лежит. «Откололся от наших», - без тени улыбки говорил он. Пока был жив Ширвиндт, он был оберегом театра Сатиры. Кто теперь станет хранить этот театр? Его театр.
Смотрите фотогалерею по теме
