- Вам предстоит сейчас счастье, - сказал перед показом друг Владимира Голованова - кинорежиссер Юрий Норштейн. - Володя замечательно написал в своих воспоминаниях о Хитруке, как они сочиняли эпизод с девочкой. Мультипликатором была Вета Колесникова (Виолетты Колесниковой не стало в 2022 году, она работала также на картинах «Винни Пух», «Бременские музыканты». - С.Х.). Все помнят замечательную музыку, то, как бьется несчастный режиссер с девочкой, которую уже все ненавидят. Володе казалось, что девочка вообще должна превратиться в ленту. Они постоянно спорили с Хитруком. Володя даже хлопнул дверью и ушел от него. Может быть, он Шпаликова начитался, но вернулся обратно. Подумал, что зря оставил бедного Хитрука одного. А тот, услышав, что подъехал лифт, подошел к нему, и когда двери открылись, начал опять напевать музыку, под которую девочка никак не начнет прыгать. Володя аж посинел.
Эдик Назаров (режиссер Эдуард Назаров, снявший фильмы «Жил был пес», «Про Сидорова Вову», «Мартынко». - С.Х.) рассказывал мне, как сидели они в зале - Вета Колесникова, Хитрук, Владимир Зуйков, Эдик - и смотрели материал. Называлось это «смотреть пробы». Тогда мультипликационные сцены снимались на самую дешевую негативную пленку. Все еще было в рисунке, на кальке. Назаров сидит в углу и вдруг запел: «Эта сцена Хитрука, эта сцена Веты. Эта сцена Хитрука. Сделайте поправку».
Надо сказать, что Владимир Голованов в Суздаль давно не приезжал. В последние годы он болел. В небольшую ретроспективу по его сценариям включили также «Сказочку про козявочку» Владимира Петкевича, «Кот и Ко» Александра Гурьева, «Девочка Люся и дедушка Крылов» его жены Марии Муат и «Слова на склоне» Валентина Телегина.
В самом начале вечера муза Голованова, его жена и режиссер анимационного кино Мария Муат предложила всем желающим получить книжку его стихов со словами: «Володя был плохим бизнесменом. Я буду очень рада, если кто-то из вас захочет взять себе на память его книжку».
Вадим Жук, много лет друживший с Владимиром Головановым, прочитал его стихи, у которых необычные названия. Например, «Трава Москвы». «Володя - знаменитый и твердый сценарист. У него всегда ясно прочерчен сценарий по всем сценарным законам, и этому в нем противился поэт. Анимация – это особый вид поэтического творчества. Это не документальное, не художественное кино, а именно поэзия. Его стихи нелогичные, вольные и чрезвычайно достойные. У него сложные ассоциативные ряды. Слово бежит не параллельно слову, а по стадионной дорожке, встречаясь с другим словом, разбегаясь, падая с небес, выходя из молчаливой стены здания», - сказал поэт о поэте.
Юрий Норштейн вспомнил еще одну удивительную историю.
- Володя жил в Галицине, снимал на какой-то даче комнату. Жил в свое удовольствие и в поэтическое тоже, вел диагноз своей жизни, переводя его в стихи. Все это было записано от руки. Потом уехал, а тетрадку забыл. Надо же было такому случиться, что сменил его там великий поэт Арсений Александрович Тарковский. А мне выпало счастье дружить и по сей день с его дочерью Мариной Тарковской, сестрой Андрея Тарковского. Марина рассказала, что ее папа нашел какую-то тетрадь и все время ходил и цитировал стихи из нее, смеялся и говорил: «Какие стихи! Кто же их написал?». А потом все прояснилось. История примечательная. Зная ее, можно написать поэму, как встретились два поэта, не встретившись друг с другом».
Норштейн – мастер зарисовок, помнит все детали. В тот вечер он вспомнил об их знакомстве с Владимиром Головановым: «Познакомились мы на Арбате в кафе «Ленинградское». В общем, там были обычные порции – кефир, сосиски, хлеб. Ничего особенного, но можно было туда зайти и насытить свое чрево. Я проходил мимо кафе и увидел там художника Славу Наумова. Он учился во ВГИКе на одном курсе с моей женой Франческой (Франческа Ярбусова – художник-постановщик анимационных фильмов «Паровозик из Ромашкова»,«Ежик в тумане», «Сказка сказок», «Шинель». - С.Х.). Рядом с ним стоял высокий молодой человек, очень красивый. От него исходили опрятность и ровный свет. Видно было, что он уже знает себе цену. Никогда никакого фанфаронства не было, но было спокойствие, которое исходило от таланта. Слава нас познакомил.
Чуть позже я услышал о его мультипликационном сценарии «Пассажир». Не всякий сценарий можно рассказать, а этот рассказывается. Рельсы, шпалы, над рельсами полка, на полке - человек. То есть вагона не было. Уже само это решение фантастическое. В мнимое купе постоянно заходят люди. Маша показала мне стихи Володи о Брижит Бардо. В купе могла появиться и она, кто угодно, потому что система абсолютно открытая, - какой-нибудь марсианин, бабушка с вязанием. Кое-что мне об этом Федор Савельевич Хитрук рассказывал, потому что он прицелился на этот сценарий. Люди приходят и уходят, мешают лежащему на полке человеку. Он не выдерживает. Поезд останавливается, и полка останавливается. Человек выходит. Полка уезжает. Он вдыхает полной грудью. Солнце сияет. Это типично Володино пространство. Пошел по путям, уперся в тупик, повернулся, пошел в другую сторону. Вдруг услышал крик многотысячной толпы, которая тащит корабль. И пассажир встраивается в огромное количество людей и вместе с ними начинает кричать: «У-у- гоп!». Этот сценарий и сегодня можно было бы сделать. Где-то он лежит ненаписанный. Или это был рассказ».
Важные свидетельства и вещи имеют свойство исчезать. Во время семинара в Доме творчества в Болшеве, Владимир Голованов «кратко писал какие-то стишки, в две строки, в четыре». Александр Тимофеевский ему отвечал. Потом стишки переходили к Норштейну. Он их собирал. Но они пропали, поскольку теща Юрия Норштейна наводила порядок в доме. Увидела в ящике стола какие-то бумажки, выбросила их.
«Володя Голованов писал горькие стихи, и чем дальше, тем горше они становились. Но тут нет ничего удивительного, поскольку «лета к суровой прозе клонят», как сказал самый выдающийся человек в России (строка из «Евгения Онегина» Пушкина. - С.Х.). При этом все равно Володя был счастливым человеком. Содержание его бытия было счастливым».
Бесценный вечер с участием уникальных людей, за которыми надо все записывать. Ведь молодые мультипликаторы часто не знают классиков, переспрашивают: «А кто такой, допустим, Тонино Гуэрра?»
