- Валентин Викторович, 80-летие Победы диктует жанр сегодняшнего интервью, поэтому мы начнем с воспоминаний о первом дне Великой Отечественной, как бы тяжело не было мысленно в него возвращаться.
- Начало войны я помню ярко. Солнечный день. Мне шесть. Наша семья жила у Красных Ворот. Во дворе мы «строили метрополитен» - так наша игра называлась. И вот я заскочил в нашу коммунальную квартиру. В большом холле стояли инженер фабрики «Красный Октябрь» Нестеров и соседи. Нестеров провозгласил: «Товарищи, на нас напали германцы. Началась война!». Собравшиеся дружно загалдели: «Мы им покажем Кузькину мать! Разобьем за неделю!».
Вскоре началась эвакуация детей. Меня с бабушкой отправили в Чувашию. Поселили в селе Ильинском. Дома у хозяйки, приютившей нас, была корова и куры. Бабушку назначили колхозной поварихой, так что питание было отличным. Целыми днями я играл с местной детворой. Удивительно, тамошние малыши не говорили по-русски, но это не мешало нашей дружбе.
За бабушкой стал ухаживать богатый сосед - у него была большая пасека. Он предложил бабушке руку и сердце. Она об этом написала отцу в Москву. Отец переполошился, достал пропуск нам для возвращения в Москву. Мы вернулись.
Голод и разбомбленная сторожка
- Москва в первый год войны – не лучшее место, где можно было проводить детство…
- Каждая ночь - вражеские налеты. Продукты по карточкам. После прежнего изобилия - голодно. Но в конце ноября 1941 года нашу семью эвакуировали в Пермь (тогда город назывался Молотово). Питание скудное. Отец и мама работали на заводе. Выходные - два раза в месяц, чтобы помыться в городской бане. Хозяйка трудилась в местном театре оперы и балета. В нем разместилась труппа из Ленинграда. Я пересмотрел весь репертуар по много раз, особенно понравился «Евгений Онегин».
Весной 43-го вернулись окончательно – и отец, и завод. (Отец был футболистом, но с начала войны работал инженером на авиационном заводе № 315). Врага отогнали от Москвы. Налетов теперь не было. И 1 сентября я пошел в первый класс.
И я забыл рассказать, как по пути в Пермь наш поезд попал под бомбежку фашистов. Нам всем сказали высыпать из вагонов и отбежать подальше. Отец и бабушка остались присмотреть за вещами – воровство в те годы процветало. И мы с мамочкой побежали. Хотели спрыгнуть в ближайшую воронку, но там сидел здоровый мужик и справлял большую нужно. Мы помчались дальше, а над нами кружили самолеты. Мне снизу казалось, что сброшенные на железную дорогу бомбы летели медленно и словно связанные, на одинаковом расстоянии друг от друга. Но нам повезло – немцы оказались неуклюжие, единственный ущерб, который они причинили – взорванная будка смотрителя. Когда всё кончилось, мы устремились обратно к вагонам, стоявшим на прежних местах. По пути заглянули в яму, в которой хотели сначала укрыться. Там лежал тот мужик, но без головы. Видимо, немцы на бреющем стреляли из пулеметов и попали в него.
Взрослым было очень страшно, а я по малолетству и по глупости абсолютно не испытывал страха.
Всем рекордам наши громкие дать имена
- Действительно ли в 40-х/50-х/60-х годах в Советском Союзе граждане повально занимались спортом? Какое объяснение есть у данного феномена? И расскажите, пожалуйста, о личных победах на ринге.
- Спорт был популярен, потому что мощно работала пропаганда. В 1946 году на экраны вышел фильм «Первая перчатка» с Владимиром Володиным и Иваном Переверзевым, одну из главных ролей там сыграл чемпион Москвы по боксу Анатолий Степанов, друг нашей семьи, который у нас часто бывал. Секции бокса после этого киношедевра заполнились. Я тогда играл летом за детскую команду «Локомотива», а зимой залов для тренировок не хватало. И я занялся спортивной гимнастикой, что мне в будущем помогло.
Я провел громадное количество боксерских боев – 96! И, видимо, был способным парнишкой, потому что тренеры после основных тренировок самых лучших дополнительно «держали на лапах». Знаете, как это?
- Не особо, если честно.
- Я могу и вас подержать, если что. У меня и перчатки есть. Это индивидуальная боксерская тренировка – со мной такие в Мытищах проводил заслуженный мастер спорта, легендарный Николай Николаевич Карцев. Он мне стал как отец родной, даже деньги давал, если было совсем тяжко.
Так вот, я победил в Московском первенстве профсоюзов, в 56-м году, кажется. Недавно вышла книжка Павла Алешина про Виктора Лаврова, и там есть фото, где я в финале боксирую. Много тяжелых боев было - мастера спорта просто так не дают.
«Самодельный» телевизор и пирожки для Озерова
- Есть мнение, что мужчина после пятидесяти слышит то, что ему двадцатилетнему говорил его отец. Чему вас научил Виктор Васильевич, как повлиял на судьбу сына?
- У меня одна из книг мемуаров начинается примерно так: мой отец был известным футболистом, а это гораздо лучше, чем любой другой отец.
Не учитель, не тренер по теннису с отцом-футболистом сравниться не могут.
Папа, кстати, за «Локомотив» всю жизнь выступал, хотя ему и квартиру предлагали в роскошном доме, и другие блага, когда звали в «Динамо» и в «Спартак». А он остался верен родному клубу.
Как сейчас помню, в 1940-м году у меня, пятилетнего, на спортивной базе была отдельная кровать, с матрасом, как у взрослых, одеяльцем и подушкой. Я вставал рано утром, у меня был личный футбольный мяч - я его гонял по полю до завтрака.
Нашим соседом, к слову, был Николай Николаевич Озеров. У дяди Коли всегда был замечательный аппетит. Жили они неподалеку, в 80-ти метрах от нашего подъезда. Время от времени бабушка пекла пирожки и я их на тарелке ему относил – тарелка с возвратом!
А еще отец был талантливым радистом. Перед войной он собрал из деталей телевизионный приемник. Экранчик размером был чуть больше спичечного коробка. Что-то на нем мелькало, но понять почти ничего было нельзя. А настоящий большой телевизор у нас появился после Победы. Полкоммуналки собирались у нас смотреть трансляции из Большого театра. Все сидели с открытыми ртами.
Белый хлеб не для народа
- Как вообще человек ощущает девяносто прожитых лет? Правда ли, что во второй половине жизни десятки лет мелькают, как телеграфные столбы в окне движущегося поезда?
- Лев Николаевич Толстой, которого я считаю своим учителем, ходил по больницам, разговаривая со стариками, которые, как подсказывали ему врачи, скоро умрут. Он их спрашивал, что они чувствовали. Думаю, не зная про Толстого, вы задали мне почти такой же вопрос.
Я умирал несколько раз. Первый – во время бомбежки. Второй – когда заболел ребентом желтухой в эвакуации, оказался в больнице, куда бабушка – я не представляю, где она деньги брала – но приносила каждый день хлеб с сыром, супчик, поджаренную неизвестно на чем картошку. А твари-санитары (не думаю, что это могли быть врачи – все-таки советская интеллигенция) всё сжирали сами. Мне доставался только кусок хлеба. После выписки мне выдали рекомендацию – я ее до сих пор храню: Вале Лаврову, 1935 года рождения, переболевшему тем-то, рекомендуется питаться белым хлебом, вареным мясом и свежим молоком. Какое молоко? Я белый хлеб за два года в Перми ни разу не видел, его ели только партийные боссы. Когда бабушка узнала, что меня объедали, она пошла, видимо, к главврачу, вернулась раскрасневшаяся, со сжатыми кулаками.
А теперь третий раз. Так получилось, что я был склонен к отравлениям. Помню жуткие ощущения, когда в детской больнице на Новой Басманной мне вводили в рот шланг и лили воду. Еле отходили.
И все равно пережил всех, в особенности товарищей-боксеров. Бокс не относится к видам спорта, помогающим долго жить, все-таки голова не тот предмет, по которому надо стучать.
- Какое время в истории нашей страны с момента вашего появления на свет вы считаете лучшим? В Интернете можно найти критику в адрес Сталина, Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина… Когда же на Руси было жить хорошо?
- Сталин. Я жил в доме №3б по Садовой-Черногрязской. Не меньше половины ребят от 18 до 35 лет прошли тюрьмы. Почему? Потому что нужно было строить каналы, возводить небоскребы. Денег на это не было. Поэтому внедрялись к молодежи провокаторы. Что-то сказал лишнее. Арест. Таким образом появлялась бесплатная рабочая сила.
Водитель для Никиты Сергеевича
Идем дальше. Я встречал в жизни глупых людей: токарей, дворников, жуликов. Но бездарнее Никиты Сергеевича никого не видал. Какое-то время я обслуживал правительственный гараж. Как-то меня вез бывший шофер Хрущева. Я его спросил, кем мог быть при других обстоятельствах Хрущев, кроме как председателем колхоза. Шофер рассмеялся: «Для этой должности нужно мозги иметь. Я к Хрущеву хорошо относился, но он в самых простых вещах не разбирался».
Как тогда стал лицом номер 1? Думаю, его поставили те, кто собирался им вертеть. Но Хрущев оказался пронырливее и хитрее всех.
- Что скажете о дорогом Леониде Ильиче?
- Брежнев не был ни умным, ни глупым. Я с ним два раза беседовал – очень приятный человек. А по-настоящему дружил с Горбачевым. Он мне подарил свои книги, я ему презентовал пять или шесть своих. Горбачев как-то мне предложил заведовать культурой. Я ответил: извините, я по утрам сплю, сколько хочу. А если соглашусь, машина будет ждать возле подъезда. Он расхохотался.
Горбачев был замечательным человеком: кому нужна была помощь с больницей или еще чем-то, он всегда помогал. Я вам обязательно его рукой написанные мне в разное время пять или шесть номеров телефона.
Давайте больше о вождях не говорить, хорошо?
Я, между прочим, мог стать не только завкультуры, но и тренером по боксу в Женеве. Но отказался. В Москве у меня прекрасная квартира, любимые дети…Я всех их люблю и всем читателям «Московского комсомольца» хочу сказать: живите долго, жизнь прекрасна!
