Срочные новости раздела
Малоизвестный Илья Глазунов: забытые на чердаке картины были представлены публике

Малоизвестный Илья Глазунов: забытые на чердаке картины были представлены публике

Тайны мастерской в Калашном

— Иван Ильич, как же так получилось, что «Царевич Дмитрий» и «Князь Игорь» были представлены публике впервые?

— Подозреваю, что работы были забыты папой на чердаке его знаменитой мастерской в Калашном, которую он оставил в 1995–1996 годах. Мне он ее тогда еще не передал, а сам перестал туда ездить. Постепенно она пустела. Сейчас я там работаю, начал делать ремонт. Кладовка под крышей полна вещей из 1970-х и 1980-х: засохшие кисти, кувшины, сломанная мебель, старые кривые подрамники. Среди «хлама» и обнаружились забытые произведения. Позже он делал более известные варианты этих картин. «Царевич Дмитрий» произвел фурор в 1960-е годы, ведь работа с подтекстом — убийство царской семьи, а в советское время говорить об этом было нельзя.

— Картина в варианте с выставки в Зарядье не менее магнетическая… Глаза мальчика!

— Знаменитый мотив трогательной русской жертвенности. Горло мальчика перерезано ненатуралистично, нет физиологизма, но есть ужас убийства ребенка: открытые голубые глаза… У работы много подтекстов. Рад, что нашел именно ее. Она мне еще с детства нравится, острая.

— А в чем именно заключается секрет ее притягательности?

— Неклассический ход, модерновый. В те годы Илья Сергеевич искал связь иконы с постмодерном, а также прокладывал свой путь. Поэтому эти работы и удивляли людей, приковывали своей решительностью: не в бровь, а в глаз. Такой же и «Князь Игорь».

— Кстати о «Князе Игоре». Картина необычно оформлена.

— Отец любил использовать старинные ткани. Наклеенная парча — это, видимо, часть церковного облачения, которое было непригодно для носки. А еще здесь интересен багет — он тоже того времени (картина конца 1950-х. — М.Ч.). Тогда багета из Италии не было, и в художественном салоне можно было приобрести армянский.

— Что еще таит мастерская в Калашном?

— Вряд ли смогу что-то найти из картин. Но в кладовках хранится множество вещей из моего детства. Думал, что они утеряны…

— Например?

— Илья Сергеевич любил народные промыслы — деревянные игрушки. Сейчас таких уже мало, есть сувенирная промышленность. А раньше такие изделия деревенские жители продавали на базарах. В мастерской можно найти, например, лошадку, похожую на ту, что на картине «Царевич Дмитрий». Вспоминаю сразу тот день, когда меня повезли на базар в центре Москвы, где прямо на лотках люди продавали свистульки, деревянных лошадок… Еще из вещей — палитра. Сейчас она засохшая, прошло уже лет 40. А я помню ее свежую, как она пахла, как я в нее влез и испачкался. В башне остались в основном вещи, которые дороги как память, личное воспоминание. А картины — это чудо, что он их там забыл.

— Интересно, что это варианты его знаменитых картин.

— Да, он всегда делал несколько вариантов работ вначале. Его новаторский для того времени язык родился из увлечения иконами. У папы была икона Богоматери, вышитая бисером и жемчугом, помню ее с детства — первая в его коллекции. Он ее нашел, кажется, под Переславлем-Залесским, какая-то бабушка отдала ему. Это и стало творческим импульсом. Тогда же началась знаменитая серия «Царевич Дмитрий» с приклеенной парчой. Для того времени это был новаторский язык, таким не занимался никто. Участие старинных тканей придавало работам необыкновенный «аромат», историзм. Ведь в то время многое уничтожалось. А то, что люди не берегли, становилось предметом жизни в картине. И это важно, ведь многие, мне кажется, глядя на картину, могут генетически вспомнить что-то похожее из своих старых домов, у своих бабушек. Этот художественный ход, на мой взгляд, и прославил его. Люди почувствовали другую волну, ведь художник писал не достижения советской власти, а другой мир. Эта серия была феерической.

«Не коллекционер, а собиратель»

— Мастерская-башня в Калашном была похожа на своего хозяина?

— Мастерская художника — это его второй «портрет». Сейчас туда постепенно переезжаю и переделываю ее на свой вкус. Меня заразили любовью к старине, окружаю себя старинными вещами и артефактами из разных эпох, не мыслю без этого свою атмосферу. А во времена Ильи Сергеевича антураж составляли в первую очередь спасенные вещи.

— Спасенные?

— Да. Илья Сергеевич говорил, что он не коллекционер, а собиратель, и тоже окружал себя старинными предметами, но в его случае они были в основном спасены. Сейчас, чтобы собирать подобные вещи, нужно покупать, искать, хотя многое, наверно, можно найти и в деревнях, но в то время папа и мама ездили недалеко — в Сергиев Посад, в Переславль-Залесский… В любой деревне была разгромленная церковь, где всегда оставалось что-то ценное. Были и случаи, когда на руинах храма собирали иконы на растопку — просто рубили на щепу, везли, как дрова. В те годы можно было просто забрать то, что валяется и ждет растопки. Я видел, как иконной доской в брошенной избе было заколочено окно. Изображения на ней почти нет, все облетело под дождем и снегом. У нас есть икона, которую папа буквально оторвал от заколоченного окна, — на ней изображен прекрасный Христос с ангелами. В советское время многое выкидывалось. На помойке можно было найти письменный стол из красного дерева, который вышвырнули, заменив румынской мебелью. Но сейчас все изменилось.

— Как же так?!

— Да, многое уничтожалось тогда. Сегодня другая эпоха. Но я еще застал времена, когда на чердаке старого заброшенного дома можно было найти что-то интересное. А сейчас уже и домов многих нет — распилили на дрова. Шучу, что мне по наследству перешла «болезнь, которая не лечится» — все время хочется впечатлений от старины…

— Спасенные предметы старины хранились прямо в его мастерской?

— Да. Люди вспоминают, что к папе в знаменитый Калашный мог зайти какой-нибудь партийный работник. Поначалу он испытывал дискомфорт — все вокруг завешано иконами, колоколами. А потом человек смягчался, увидев всю эту красоту, начинал проявлять к ней интерес — это трогало не потому, что «богатство», антиквариат. Задевала за живое их красота. Предметы, которые не должны были жить, воскресли… А вообще, в мастерской была особая атмосфера. Вспоминаю: Первое мая, в мастерской открыты окна и видно, как внизу по Новому Арбату идет демонстрация — везут лозунги на колесиках, транспаранты, красные флаги, а Илья Сергеевич здесь слушает Марию Каллас или «Всенощное бдение» Рахманинова, и иконы мерцают на стенах…

«Они не мыслили жизни друг без друга»

— Почему же Илья Сергеевич покинул мастерскую в Калашном?

— Много времени проводил в академии, работал на даче, в другой мастерской, на Новинском… Многое тогда изменилось. По моим ощущениям, все совпало с уходом мамы. Она была его жена и муза. Многие идеи созданы и реализованы совместно с ней, даже «Царевич Дмитрий» — во многом соавторство. После ее ухода, даже если полистать монографию отца, ощущаются перемены в нем — другие темы, другие приемы. Вместе с мамой ушло многое — и башня в Калашном, овеянная ее вдохновением, тоже. Дело не в мистификациях, а в мироощущении человека — он долгие годы страдал без нее и до последних минут жизни звал маму. Было непросто, когда он уходил… Они не мыслили жизни друг без друга. Сейчас удалось достигнуть справедливости и перевезти маму к папе на Новодевичье: художник и его жена и муза.

— Они вместе ездили и в путешествия, где собирали предметы старины?

— Да. Я недавно разбирал чемодан с вещами мамы — все малюсенькое, крохотного размера. И вот эта хрупкая Нина Александровна Виноградова-Бенуа несла вместе с ним тяжелые иконы пешком по 10 километров!

— Героическая женщина!

— Это был ее подвиг, ведь тогда и машин у них не было никаких, все на себе…

«Он спас Ростовский кремль»

— В галерее хранится лишь часть собрания икон и предметов старины?

— Часть вещей осталась у меня и у сестры. Но большая — в галерее, конечно.

— Собрание пополняется?

— Да, я люблю делать выставки с атмосферными вещами, которые дали импульс к созданию картины. И вещи из нашей наследственной коллекции, и те, что я приобрел позже, — все участвует. Последние лет 25 собираю старинные костюмы. Они производят на публику впечатление. Особенно на иностранцев. На зарубежных выставках люди удивлялись: «Так одевались крестьяне?!»

— Любовь к старине — от отца?

— Папа и мама одинаково мыслили в этом направлении. Но одно дело — созерцать красоту на стенах мастерской в детстве. Совсем другое — найти свой подход, свой путь. Когда ты взрослеешь, уже не можешь жить без этого, нужны свои впечатления, и тогда отправляешься на Север сам ходить, с рюкзаком.

— Тоже путешествовали с женой?

— Не просто собирали предметы, а много общались с людьми. Они живут в этой деревне всю жизнь, никогда не переселялись, корнями вросли в эту землю. Нам посчастливилось застать то поколение, которое помнило войну, женщин, которые в тылу трудились на лесоповале. Многие не дождались мужей с фронта, замуж они больше не выходили, жили одни с маленькими детьми. Когда те вырастали, то уезжали. В глазах этих женщин столько смирения, скорби — всю жизнь провели в трудах, прошли через холод и голод, но при этом их лица невероятно добрые! Ты зайдешь — тебе всю жизнь свою расскажут, покормят, найдут какую-нибудь простую конфетку тебе к чаю, а потом, как правило, отдадут какой-нибудь кокошник со словами: «У нас тут все сгниет, пропадет, а тебе нужно, неси». Эти впечатления, как и предметы, тоже становятся частью творчества.

— А с чего началось «собирательство» у Ильи Сергеевича?

— Примерно так же. Он приехал из Петербурга в 1956 году в Москву на выставку. И в Москве для него открылась другая Россия. Стал ездить в Загорск, в Ростов Великий, где культура совсем не похожа на петербургскую. Тогда эти города еще и отреставрированы не были — разруха. В те годы Ростовский кремль был полуразбитый, его могли полностью уничтожить. Папа в Москве с помощью комсомольских связей убедил нужных людей, что разбирать его нельзя, тем самым спас Ростовский кремль: его хотели вообще убрать, там была гостиница для слета комсомольцев! И в Ростове Илью Сергеевича помнят до сих пор и благодарны за спасение. Это уже потом там фильм про Ивана Васильевича снимали…

— Это не единственный случай, когда Илья Сергеевич радел за спасение архитектуры.

— Помню, как мне было 4–5 лет, я сидел в ковше бульдозера и наблюдал, как активисты писали на стенах какой-то церкви, которую ломали: «Руки прочь!», «Хватит ломать!», «Берегите культуру!». Чем закончилось — не помню. Но подобным акционизмом за сохранение Илья Сергеевич занимался. Брали и меня, показывали. Я всегда страдал, когда видел запустение, как гибнет старая деревня. Сердце кровью обливается — ведь это уйдет и больше никогда не повторится… Если это уйдет, то я думаю, и люди будут иначе воспитываться, ведь это важная часть мировоззрения. И Илья Сергеевич страстно занимался этим. Его коллекция возникла из желания спасти.

«Книги были частью атмосферы»

— У Ильи Сергеевича ведь богатейшая библиотека с книгами, которые в советское время было не достать. Что с ней сейчас?

— Она сохранна. Там и правда есть книги, которые не видели советские люди: сочинения философов, эмигрантская литература, книги по искусству, Бердяев, запрещенный Гумилев. Когда папа преподавал в Суриковском, студенты приходили к нему вечерами: выпивалось огромное количество чая, выкуривалось огромное количество сигарет. Папа пускал всех читать. У многих благодаря такому чтиву менялось мировоззрение. Эти книги нельзя было достать ни в одной из библиотек.

— Откуда у него эти книги?

— Часть библиотеки закупалась целыми связками у букинистов в Петербурге (в Москве такого количества книг не было). Причем папа брал их не за красоту корешка, его волновало именно содержание. Помню, как мы закупали эти книги, нанимали микроавтобус, который к вечеру отвозил покупки на вокзал, в «Красной стреле» в наш СВ книги выгружались. Мы спали на койках и не видели друг друга из-за книг. Потом эта «стена» разгружалась в Москве грузчиками.

— А где же он брал «запрещенку»?

— Удивительным образом привозил из-за границы, что было в то время рискованно. Там он находил книги в эмигрантских магазинах, тогда их было много в Европе. Он нуждался в этих книгах, потому что вел научную деятельность, да и для будущего поколения. Это сейчас все доступно по одному клику… А еще книги были частью атмосферы.

«Лучше на нарах в России, чем во дворце за границей»

— Илья Сергеевич тогда был «свой среди чужих и чужой среди своих». Кто-то говорил, что он буржуазный, а для кого-то он был патриотом. А сегодня как воспринимается его творчество, на ваш взгляд?

— Сегодня его знаменитое полотно «Мистерия XX века» (1977) требует пояснений, нужно объяснять контекст времени, в котором оно создавалось. Тогда для современников это было откровение, как гром среди ясного неба, его чуть не выслали из СССР за эту картину. А сегодня это вещь полувековой давности. Это надо как-то иначе подавать. Но есть и абсолютно современные вещи — те же иллюстрации к Достоевскому.

— Илья Глазунов — патриот?

— Конечно. И тогда, и сейчас. Он вообще всегда был за великую Россию, как он говорил на пафосе, для него абсолютно искреннем. Он никогда не хотел эмигрировать — это было бы для него наказанием. Хотя у него было много возможностей остаться в другой стране. Он говорил: «Лучше на нарах в России, чем во дворце за границей». Он никогда не покинул бы Россию, хотя и носил итальянские галстуки — в этом он был артист.

— Те, кто считал его художником буржуазным, ошибались?

— Да. Патриоты видели в нем чужой лоск — красные «Мальборо», белые рубашки, галстуки, костюмы… Либералы, напротив, видели в нем суперпатриота. А он просто был собой, чему можно только позавидовать.

Источник: www.mk.ru

Последние записи - Культура

самые читаемые новости

#Культура

Георгий Русских из тех новичков, которым для старта карьеры был предоставлен федеральный прайм-тайм. Артист занял второе место в прошлом сезоне «Голоса», и для персонажа с не самой востребованной на
подробнее...

Подобный успех вряд ли изменит общий музыкальный расклад, к тому же картина в стриминговых чартах очень подвижная. Но это не отменяет не вчера подмеченного внимания к российскому фолку в его
подробнее...

«Ленком» однозначно смог удивить. Об одном только названии — «Гогольилиада» — можно написать диссертацию. Потому что это в первую очередь Гоголь+Илиада (то есть масштабное, эпическое
подробнее...

Нет сомнений, что лишь при упоминании названий многих песен — «Беловежская пуща», «Крылатые качели», «Вместе весело шагать», у многих они сразу зазвучат в голове и непременно в исполнении БДХ Попова.
подробнее...

В день юбилея Иоганна Себастьяна Баха Симфонический оркестр Московской консерватории представил удивительную программу — без музыки юбиляра. Неожиданный ход! В этот вечер слушателям предстояло
подробнее...

Также режиссерская работа народного артиста РСФСР Всеволода Шиловского в 2024 году удостоилась Театральной премии «МК» в категории «Выбор главного редактора».«Не покидай меня» — история, основанная на
подробнее...

- Сергей Александрович, когда имя Килмера впервые услышали в нашей стране?- Не скажу, что он был всемерно известен в СССР, но к нему возник интерес после фильма 1984 года «Совершенно секретно!», где
подробнее...

— Владимир Сергеевич, писатель-фронтовик — это уже достаточное основание, чтобы выпустить о том или ином авторе книгу в серии ЖЗЛ. Почему до сих пор такого тома нет о Нагибине?— Его не издали, потому
подробнее...

Хотя Китай занимает второе место после России по количеству поступивших заявок, а дальше идут Испания, Франция и только потом — Аргентина. Зато по два фильма из Буэнос-Айреса вошли в основной и
подробнее...

С Театром «У Никитских ворот» и лично с Марком Григорьевичем у «Московского комсомольца» особые отношения, и здесь уместнее было бы слово «дружба», а не бездушные имена существительные в духе
подробнее...

Том и Чет Хэнксы сидят на лавке, и этот кадр в точности повторяет знаменитую сцену на скамейке, которая стала сквозной в фильме. Кроме скамейки в клипе есть и другие узнаваемые, вышибающие
подробнее...

В Рязани, а точнее, в селе Константиново, родился будущий «последний поэт деревни». Там же он и воспитывался, впитывал в себя все образы, которые в дальнейшем воплощал поэтически. А в Москве началось
подробнее...

Отпевание состоится 5 апреля в храме Святителя Николая на Трех Горах.В декабре минувшего года ее последняя картина «Филателия» получила «Гран-при на фестивале «Сталкер» и спецприз Верховного
подробнее...

Анна Седокова поет о том, как лучше перенести душевную боль. Рецепт у нее простой и явно доставшийся по наследству от Джулии Робертс — «Ешь, Люби, Молись». В практически одноименном фильме героиня
подробнее...

В фойе театра на Трубной, где проходила церемония, можно было сфотографировать собственное отражение в зеркале на фоне ящика с морковью и луком. Все напоминало о выдающемся советском мультипликаторе
подробнее...

Цикл пьес для фортепиано «Картинки с выставки» Модеста Мусоргского знают с детства — классика программы музыкальной школы, да и на уроках музыки в общеобразовательных школах без него нельзя обойтись.
подробнее...

Массово увольняются преподаватели, а студенты написали обращение к министру культуры Ольге Любимовой. Число подписантов перевалило за сто.Название вуза тоже меняется. Еще недавно он именовался
подробнее...

Как правило, это иконостас непререкаемых имен, привычный набор режиссеров, который год от года слегка варьируется. В программе немало имен, еще не успевших пополнить незыблемые ряды.Первая
подробнее...